Неточные совпадения
Нельзя сказать, чтоб эти естественные проявления человеческой
природы приводили его в негодование: нет, он просто-напросто
не понимал их.
— Эх, брат, да ведь
природу поправляют и направляют, а без этого пришлось бы потонуть в предрассудках. Без этого ни одного бы великого человека
не было. Говорят: «долг, совесть», — я ничего
не хочу говорить против долга и совести, — но ведь как мы их
понимаем? Стой, я тебе еще задам один вопрос. Слушай!
Кулигин. Восторг! А ты: «нешту!» Пригляделись вы, либо
не понимаете, какая красота в
природе разлита.
— И
природа пустяки в том значении, в каком ты ее
понимаешь.
Природа не храм, а мастерская, и человек в ней работник.
И он посмотрел кругом, как бы желая
понять, как можно
не сочувствовать
природе.
— Любовь тоже требует героизма. А я —
не могу быть героиней. Варвара — может. Для нее любовь — тоже театр. Кто-то, какой-то невидимый зритель спокойно любуется тем, как мучительно любят люди, как они хотят любить. Маракуев говорит, что зритель — это
природа. Я —
не понимаю… Маракуев тоже, кажется, ничего
не понимает, кроме того, что любить — надо.
— Совершенно ясно, что культура погибает, потому что люди привыкли жить за счет чужой силы и эта привычка насквозь проникла все классы, все отношения и действия людей. Я —
понимаю: привычка эта возникла из желания человека облегчить труд, но она стала его второй
природой и уже
не только приняла отвратительные формы, но в корне подрывает глубокий смысл труда, его поэзию.
— Знаете, Лидия жаловалась на
природу, на власть инстинкта; я
не понимала ее. Но — она права! Телепнева — величественно, даже до слез красива, именно до слез радости и печали, право — это так! А ведь чувство она будит лошадиное,
не правда ли?
А
природа ее ничем этим
не обидела; тетка
не управляет деспотически ее волей и умом, и Ольга многое угадывает,
понимает сама, осторожно вглядывается в жизнь, вслушивается… между прочим, и в речи, советы своего друга…
Часто погружались они в безмолвное удивление перед вечно новой и блещущей красотой
природы. Их чуткие души
не могли привыкнуть к этой красоте: земля, небо, море — все будило их чувство, и они молча сидели рядом, глядели одними глазами и одной душой на этот творческий блеск и без слов
понимали друг друга.
— Я этого
не понимаю — этой птичьей жизни, — сказала она. — Вы, конечно, несерьезно указали вокруг, на
природу, на животных…
«Нет, это
не ограниченность в Тушине, — решал Райский, — это — красота души, ясная, великая! Это само благодушие
природы, ее лучшие силы, положенные прямо в готовые прочные формы. Заслуга человека тут — почувствовать и удержать в себе эту красоту природной простоты и уметь достойно носить ее, то есть ценить ее, верить в нее, быть искренним,
понимать прелесть правды и жить ею — следовательно, ни больше, ни меньше, как иметь сердце и дорожить этой силой, если
не выше силы ума, то хоть наравне с нею.
— Говоря о себе,
не ставьте себя наряду со мной, кузина: я урод, я… я…
не знаю, что я такое, и никто этого
не знает. Я больной, ненормальный человек, и притом я отжил, испортил, исказил… или нет,
не понял своей жизни. Но вы цельны, определенны, ваша судьба так ясна, и между тем я мучаюсь за вас. Меня терзает, что даром уходит жизнь, как река, текущая в пустыне… А то ли суждено вам
природой? Посмотрите на себя…
Одни утверждают, что у китайцев вовсе нет чистого вкуса, что они насилуют
природу, устраивая у себя в садах миньятюрные горы, озера, скалы, что давно признано смешным и уродливым; а один из наших спутников, проживший десять лет в Пекине, сказывал, что китайцы, напротив, вернее всех
понимают искусство садоводства, что они прорывают скалы, дают по произволу течение ручьям и устраивают все то, о чем сказано, но
не в таких жалких, а, напротив, грандиозных размерах и что пекинские богдыханские сады представляют неподражаемый образец в этом роде.
— Чего шепчу? Ах, черт возьми, — крикнул вдруг Дмитрий Федорович самым полным голосом, — да чего же я шепчу? Ну, вот сам видишь, как может выйти вдруг сумбур
природы. Я здесь на секрете и стерегу секрет. Объяснение впредь, но,
понимая, что секрет, я вдруг и говорить стал секретно, и шепчу как дурак, тогда как
не надо. Идем! Вон куда! До тех пор молчи. Поцеловать тебя хочу!
Господа, — воскликнул я вдруг от всего сердца, — посмотрите кругом на дары Божии: небо ясное, воздух чистый, травка нежная, птички,
природа прекрасная и безгрешная, а мы, только мы одни безбожные и глупые и
не понимаем, что жизнь есть рай, ибо стоит только нам захотеть
понять, и тотчас же он настанет во всей красоте своей, обнимемся мы и заплачем…
— Знаете ли что, — сказал он вдруг, как бы удивляясь сам новой мысли, —
не только одним разумом нельзя дойти до разумного духа, развивающегося в
природе, но
не дойдешь до того, чтобы
понять природу иначе, как простое, беспрерывное брожение,
не имеющее цели, и которое может и продолжаться, и остановиться. А если это так, то вы
не докажете и того, что история
не оборвется завтра,
не погибнет с родом человеческим, с планетой.
— Словом, «родная сестра тому кобелю, которого вы, наверное, знаете», — замечает редактор журнала «
Природа и охота» Л. П. Сабанеев и обращается к продавцу: — Уходи, Сашка,
не проедайся. Нашел кого обмануть! Уж если Александру Михайлычу несешь собаку, так помни про хвост.
Понимаешь, прохвост, помни!
Парню уж давно за двадцать, смыслом его
природа не обидела: по фабрике отцовской он лучше всех дело
понимает, вперед знает, что требуется, кроме того и к наукам имеет наклонность, и искусства любит, «к скрипке оченно пристрастие имеет», словом сказать — парень совершеннолетний, добрый и неглупый; возрос он до того, что уж и жениться собирается…
—
Не понимаю. Мне всегда тяжело и беспокойно смотреть на такую
природу в первый раз; и хорошо, и беспокойно; впрочем, все это еще в болезни было.
Ничего тогда
не понимая,
не разбирая,
не оценивая, никакими именами
не называя, я сам почуял в себе новую жизнь, сделался частью
природы, и только в зрелом возрасте сознательных воспоминаний об этом времени сознательно оценил всю его очаровательную прелесть, всю поэтическую красоту.
Много содействовали тому разговоры с отцом и Евсеичем, которые радовались весне, как охотники, как люди, выросшие в деревне и страстно любившие
природу, хотя сами того хорошенько
не понимали,
не определяли себе и сказанных сейчас мною слов никогда
не употребляли.
— Размеры
не те, сударыня! Размеры нас душат, — продолжал он, обращаясь ко мне, —
природа у нас широкая, желал бы захватить и вдоль и поперек, а размеры маленькие… Ты, Анна Ивановна, этого
понимать не можешь!
На судне все разделяли это мнение, и один из пассажиров, человек склонный к философским обобщениям и политической шутливости, заметил, что он никак
не может
понять: для чего это неудобных в Петербурге людей принято отправлять куда-нибудь в более или менее отдаленные места, от чего, конечно, происходит убыток казне на их провоз, тогда как тут же, вблизи столицы, есть на Ладожском берегу такое превосходное место, как Корела, где любое вольномыслие и свободомыслие
не могут устоять перед апатиею населения и ужасною скукою гнетущей, скупой
природы.
— За тех, кого они любят, кто еще
не утратил блеска юношеской красоты, в ком и в голове и в сердце — всюду заметно присутствие жизни, в глазах
не угас еще блеск, на щеках
не остыл румянец,
не пропала свежесть — признаки здоровья; кто бы
не истощенной рукой повел по пути жизни прекрасную подругу, а принес бы ей в дар сердце, полное любви к ней, способное
понять и разделить ее чувства, когда права
природы…
Окромя того, что уже в творца небесного, нас из персти земной создавшего, ни на грош
не веруют-с, а говорят, что всё одна
природа устроила, даже до последнего будто бы зверя, они и
не понимают, сверх того, что по нашей судьбе нам, чтобы без благодетельного вспомоществования, совершенно никак нельзя-с.
— Ну, а если и сам
понимаешь, что мало хорошего, так и надо иметь рассудок: закона
природы, брат,
не обойдешь!
— Ни капли я
не наглец, и ничего я
не забываю, а Термосесов умен, прост, естественен и практик от
природы, вот и все. Термосесов просто рассуждает: если ты умная женщина, то ты
понимаешь, к чему разговариваешь с мужчиной на такой короткой ноге, как ты со мною говорила; а если ты сама
не знаешь, зачем ты себя так держишь, так ты, выходит, глупа, и тобою дорожить
не стоит.
Ослепленный обольщениями личности и отдельного бытия, он
не понимал дионисических, стихийных восторгов, ликующих и вопиющих в
природе.
Софья Николавна очень хорошо
понимала настоящую причину; к тому же Алакаева, с которою вошла она в короткие и дружеские отношения и которая знала всё, что делается на квартире у Алексея Степаныча,
не оставляла ее снабжать подробными сведениями, Софья Николавна по своей пылкой и страстной
природе не любила откладывать дела в долгий ящик.
Не могла
понять, и потому, когда Алексей Степаныч спешил делиться с нею сладкими впечатлениями
природы и охоты, она почти обижалась.
Он был так умен, несмотря на то, что
не получил никакого образованья, так тонко
понимал, несмотря на то, что выражался грубо, по-топорному, — что почувствовал всё неравенство
природы этих двух существ и крепко призадумался.
Сначала я писал напыщенно-риторическим стилем а la Гоголь, потом старательно усвоил себе манеру красивых описаний а la Тургенев и только под конец
понял, что к гоголевская
природа и тургеневская — обе
не русские, и под ними может смело подписаться всякая другая
природа, за очень немногими исключениями.
Приведите их в таинственную сень и прохладу дремучего леса, на равнину необозримой степи, покрытой тучною, высокою травою; поставьте их в тихую, жаркую летнюю ночь на берег реки, сверкающей в тишине ночного мрака, или на берег сонного озера, обросшего камышами; окружите их благовонием цветов и трав, прохладным дыханием вод и лесов, неумолкающими голосами ночных птиц и насекомых, всею жизнию творения: для них тут нет красот
природы, они
не поймут ничего!
Но
природа не справляется с логикой, с нашей человеческою логикой: у ней есть своя, которую мы
не понимаем и
не признаем до тех пор, пока она нас, как колесом,
не переедет.
Я иронизирую, но Тюлин
не понимает иронии, быть может, потому, что сам он весь проникнут каким-то особенным бессознательным юмором. Он как будто разделяет его с этими простодушными кудрявыми березами, с этими корявыми ветлами, со взыгравшею рекой, с деревянною церковкой на пригорке, с надписью на столбе, со всею этой наивною ветлужской
природой, которая все улыбается мне своею милою, простодушною и как будто давно знакомою улыбкой…
Ах, как я завидую этим дикарям, этим детям
природы, которые
не знают цивилизации!» Надо
понимать, видите ли, что он когда-то, во времена о́ны, всей душой был предан цивилизации, служил ей, постиг ее насквозь, но она утомила, разочаровала, обманула его; он, видите ли, Фауст, второй Толстой…
Пока ходили около экипажей и усаживались, Кербалай стоял у дороги и, взявшись обеими руками за живот, низко кланялся и показывал зубы; он думал, что господа приехали наслаждаться
природой и пить чай, и
не понимал, почему это они садятся в экипажи. При общем безмолвии поезд тронулся, и около духана остался один только дьякон.
Все эти таланты и посредственность, а вкупе с нею и вся художественная бездарность вынесли из воспитательной среды этого заведения художественные прихоти великих дарований: они любят поощрять в себе разнузданность страстей и страстишек, воспитывают в себе характеры примитивные и бредят любовью к женщинам и любовью к
природе,
не понимая самых простых обязательств, вытекающих из любви к женщине, и
не щадя
природы человека в самых глубочайших недрах человеческого духа.
Трудно видеть недостатки своего века, особенно когда эти недостатки стали слабее, нежели были в прежнее время; вместо того, чтобы замечать, как много еще в нас изысканной искусственности, мы замечаем только, что XIX век стоит в этом отношении выше XVII, лучше его
понимая природу, и забываем, что ослабевшая болезнь
не есть еще полное здоровье.
Мы очень хорошо
понимаем, как искусственны были нравы, привычки, весь образ мыслей времен Людовика XIV; мы приблизились к
природе, гораздо лучше донимаем и ценим ее, нежели
понимало и ценило общество XVII века; тем
не менее мы еще очень далеки от
природы; наши привычки, нравы, весь образ жизни и вследствие того весь образ мыслей еще очень искусственны.
Но если красота в
природе в строгом смысле
не может назваться преднамеренною, как и все действование сил
природы, то, с другой стороны, нельзя сказать, чтобы вообще
природа не стремилась к произведению прекрасного; напротив,
понимая прекрасное, как полноту жизни, мы должны будем признать, что стремление к жизни, проникающее всю
природу, есть вместе и стремление к произведению прекрасного.
Я вполне
понимаю потребность, ощущаемую русским культурным человеком, — воспользоваться двумя-тремя летними месяцами, чтоб восстановить себя на лоне
природы, и
не нахожу ее ни незаконной, ни достойной осмеяния.
Оттого до сих пор история народов представляет в своем ходе некоторого рода путаницу: одни постоянно спят, потому что хоть и имеют некоторые знания, но
не выработали их до степени сердечных, практических убеждений; другие
не возвысили еще своего эгоизма над инстинктами хищной
природы и хотят удовлетворить себя притеснением других; третьи,
не понимая настоящего, переносят свой эгоизм на будущее; четвертые,
не понимая самих себя, тешат свой эгоизм помещением себя под чужой покров и т. д.
— Ну, этого я
не понимаю, братец, какие там дети
природы бывают, а вот со свечкой так действительно анекдот… Надо будет Енафе Аркадьевне рассказать: пусть и она посмеется. Только я сам-то
не мастер рассказывать бабам, так уж ты сам.
Народность
понимаем мы [
не только] как уменье изобразить красоты
природы местной, употребить меткое выражение, подслушанное у народа, верно представить обряды, обычаи и т. п.
Кроме уменья изображать
природу и жизнь,
не искажая их, — у Кольцова есть еще важное достоинство: он
понимает предметы правильно и ясно.
Они
не хотели
понять, что достоинство поэта заключается в том, чтобы уметь уловить и выразить красоту, находящуюся в самой
природе предмета, а
не в том, чтобы самому выдумывать прекрасное.
От
природы он был очень умен и проницателен; он
не мог смотреть на жизнь и на
природу без желания
понимать их.
А какой-то черт шепчет на ухо: «Э, милый друг, все на свете возможно. Стерн, английский великий юморист, больше тебя
понимал», и он сказал: «Tout est possible dans la nature» — все возможно в
природе. И русская пословица говорит: «Из одного человека идет и горячий дух, и холодный». Все твои домашние дамы в своем роде прелестные существа и достойны твоего почтения, и другие их тоже
не напрасно уважают, а в чем-нибудь таком, в чем они никому уступить
не хотят, — и они
не уступят, и они по-своему обработают.